Денис Ковалевич: Вокруг ядерной отрасли предпринимателей гораздо меньше, чем где бы то ни было

— Еще до появления Сколково президентская комиссия по модернизации отнесла эту тему к числу технологических приоритетов. Тогда я работал в "Росатоме", отвечал за стратегию корпорации, в том числе за инновационное развитие. В работе президентской комиссии я координировал тематическое наполнение группы по ядерным технологиям, которой руководил Сергей Кириенко. Уже тогда сформировалось два блока проектов. С одной стороны, то, что непосредственно связано с ядерной энергетикой. Это, например, создание новых типов ядерных энергоблоков и термоядерный синтез. С другой — технологии, которые родились в недрах атомного проекта, а сейчас могут быть использованы в других индустриях. Совокупное название большинства этих разработок — радиационные технологии. 

Что это такое? 

— Это работа с излучением, источником которого могут быть ускорители, лазеры, плазменные источники. Важно, что это излучение используют разные индустрии. Создавая кластер, мы четко определили: вопросами и проектами, связанными непосредственно с ядерной энергетикой, заниматься не будем. 

Не та сфера, в которой могут появиться стартапы? 

— Конечно. Этим "Росатом" занимается. А вот в другой сфере стартапы могут родиться. Помимо радиационных технологий есть и другие направления, тоже спин-оффы ядерной промышленности: новые материалы, сверхпроводники, композиты и т. д. 

— Вокруг ядерной отрасли исторически предпринимателей гораздо меньше, чем где бы то ни было еще. Даже в биотехнологиях, которые в России развиты слабо, их больше. Это и в мире во многом так. Но в России — особенно. В ядерной сфере США, например, в конце ядерно-топливного цикла (это, например, переработка радиоактивных отходов, вывод из эксплуатации ядерных объектов) есть несколько сотен малых и средних компаний. У нас — единицы. Кроме того, радиационные технологии — не самостоятельная индустрия, а технологическая платформа, которую могут использовать самые разные индустрии. В той мере, в которой в России эти индустрии были представлены, развивались и соответствующие типы радиационных технологий. 

Нельзя ли несколько примеров? 

— На слуху тема ядерной медицины, использование излучения в лечении онкологических заболеваний: ускорители, нейтронные и протонные установки, радиоизотопная терапия и т. д. В России эта сфера развита слабо. Именно как индустрия. У нас мало современных центров ядерной медицины — в разы меньше, чем в Европе и США. При этом еще в СССР развивались очень сложные технологии. В Курчатовском институте используют протоны и нейтроны для лечения онкологических заболеваний. Но это экспериментальная медицина. Двадцать лет назад мы были среди мировых лидеров по количеству пациентов, прошедших протонную терапию. Фантастика! Но с тех пор, как эта область стала индустрией в Америке и Японии, эти страны, естественно, ушли вперед. Есть и другие примеры. Радиационные технологии активно используют в микроэлектронике. Но каков уровень развития исследований и разработок в сфере микроэлектроники в России? Мы не Америка, не Западная Европа и не Тайвань. У нас нет компаний масштаба голландской ASML, которая производит 80% литографических машин в мире. Одна такая машина стоит до €100 млн., капитализация компании — порядка €30 млрд. Драйверами использования радиационных технологий в микроэлектронике являются не российские компании, а зарубежные. И так почти в каждом секторе. Системы безопасности — та же история. Есть российские системы безопасности на транспорте. Но это штучные экземпляры. При этом глобальные игроки производят сотни или тысячи установок. Очевидно, что в нашей сфере ключ к успеху для любого российского стартапа — интеграция в международную кооперацию. 

— Можно встраиваться в R&D-цепочки, в инжиниринг или в производство. Это зависит от стратегии конкретного стартапа. В любом случае, если компания рассчитывает развивать капитализацию, ей придется стать элементом глобального процесса. Это определяет стратегию кластера. 

Приведу пару примеров. В бельгийском городе Левен есть институт IMEC, который 25 лет назад начал заниматься микроэлектроникой. Сейчас это лидер среди независимых центров в этой области, там много работают с радиационными технологиями. Кроме того, IMEC — это не только собственно электроника, это еще и, например, персонализированная медицина, разработки в сфере энергоэффективности. IMEC — это 500 кооперантов, больших и малых компаний, оборот института — €300 млн в год. Что отличает такие структуры? У них задач всегда на порядок больше, чем они могут решить самостоятельно. Помимо сотен заказчиков у них есть сотни партнеров. Если вы находите любой формат взаимодействия с институтом, вы получаете доступ к этой сети. Итак, мы приезжаем в Левен и просим сформулировать задачи, которые российские специалисты могли бы выполнить для IMEC. Получаем обширный перечень. С ним приезжаем, например, в Троицк и смотрим, что есть у нас, начинаем выстраивать коммуникации. 

Другой пример — сотрудничество с компанией Varian Medical Systems, мировым лидером в области техники для ядерной медицины. Сначала на форуме "Открытые инновации" мы провели совместную конференцию поставщиков оборудования, на которой представители Varian узнали об уровне разработок по этой тематике в России и заинтересовались не только отдельными компаниями, но и дальнейшим сотрудничеством. В этом году мы делаем следующий шаг: 11 февраля запустили совместный конкурс Varian Start-up Challenge. Победитель получит денежный приз и возможность стать одним из партнеров глобальной сети Varian. В обоих случаях мы напрямую влияем на появление новых стартапов в приоритетных для кластера направлениях. Я вообще думаю, что будущее Сколково — переход от поддержки существующих проектов к активному участию в создании новых. 

— К нам идут три группы проектов. Первая группа — подразделения крупных компаний, состоявшиеся технологические предприниматели, которые в Сколково хотят заниматься новыми технологиями. Есть, например, компания "Оптосистемы" — российский лидер в производстве лазеров для офтальмологии. В Сколково участвует их спин-офф, проект создания лазеров нового типа. Его задача — выйти уже на глобальный рынок. 

Вторая группа — инженеры, реже научные работники или исследователи, которые впервые пробуют себя на ниве предпринимательства. Мы такое самоопределение полностью поддерживаем. Ключевой вопрос — бизнес-риски. Есть два способа страховки. Первый — качество нашей экспертизы. Второй — наши международные партнеры, которые являются, по сути, другой стороной оценки. Мы всегда спрашиваем: в какую глобальную технологическую цепочку вы собираетесь встроить свой проект, какой будет его коммерциализация? Пока не достигнем совместными усилиями ясности, дальше не двигаемся. 

Наконец, третий тип участников — научные группы, которые очень хороши в науке или в инженерии, признаны в мировом масштабе, но не являются предпринимателями. Такие проекты мы не поддерживаем напрямую. Мы ищем для них партнеров, которые могут взять на себя ведение бизнеса. Например, в числе наших институциональных партнеров — система наноцентров "Роснано". Больше половины расположено в точках, откуда приходят наши проекты. Это Троицк, Дубна, Новосибирск, Томск, Димитровград, Ульяновск и, конечно, Москва и Санкт-Петербург. Наноцентры берут на себя предпринимательские риски и управление, а также входят в капитал стартапов. 

В структуре Сколково заложены барьеры, которые вам мешают? 

— Любая организация по мере развития теряет гибкость. Это естественный, хотя и безрадостный процесс. Регламентация всех процессов гарантирует, что мы действуем прозрачно, не отказываем людям без оснований, поддерживаем только те проекты, которые 20 раз проверили, и т. д. Главное — сохранить баланс между продуктивной деятельностью и соблюдением квазибюрократических процедур.

Источник: kommersant.ru