Почему в госкомпаниях плохо развиваются инновации и стартапы в России никому не нужны, а также какие проблемы предстоит решить в рамках реформы институтов развития, в интервью РБК рассказал Владимир Сакович
В конце ноября 2020 года правительство приняло решение ликвидировать восемь структур в рамках реформы институтов развития: Фонд развития моногородов, АО «Особые экономические зоны», Российский фонд развития информационных технологий (РФРИТ), Росинфокоминвест, Агентство по технологическому развитию и три структуры, которые отвечали за развитие Дальнего Востока. Функции ликвидируемых институтов перейдут к ВЭБ.РФ, он же получит под управление Корпорацию МСП, Российский экспортный центр, ЭКСАР, «Роснано», «Сколково», Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, Фонд инфраструктурных и образовательных программ и Фонд развития промышленности.
Глава Skolkovo Ventures Владимир Сакович. Фото: Sk.ru
Как реформа отразится на институтах развития и что именно не так с развитием инноваций, в интервью РБК рассказал глава Skolkovo Ventures.О реформе институтов развитияВ стране инициирована реформа вообще всей инновационной экосистемы. Объявляя реформу, правительство констатировало факт, что нужно что-то менять. Сейчас наступает важная эпоха — сделать инновационную экономику фундаментальной государственной идеей.ВЭБ.РФ был выбран координатором этой деятельности, поскольку находится между реальным бизнесом и государством. Это крупнейший инвестиционный институт развития, который выступает в роли «центра сборки» комплексных проектов развития. Согласно «дорожной карте» реформы, утвержденной правительством, сейчас идет due diligence того, что есть в каждом институте развития, какие накоплены компетенции, какие назрели проблемы, в чем новые вызовы. Этим занимается «большая четверка» [аудиторских компаний]. Одновременно формируется консолидированная стратегия.В рамках реформы обсуждаем, как «втащить» корпоративный сектор в инновации. Стимулировать потребление инноваций, вложения в НИОКРы в частных корпорациях, например, за счет каких-то фискальных стимулов налогового характера, вычетов и т.п. Повышать конкурентный стимул в экономике, борьбу между разными корпорациями, стартапами, как российскими, так и зарубежными.
Все политики институтов развития, особенно в последние годы, были направлены на поддержку российских компаний, работающих, платящих налоги и оформляющих интеллектуальную собственность здесь. Это удобно, легко контролировать. Но мир стал сложнее, все технологические компании сейчас глобальные, часто даже нельзя сказать, где точно находится их центр. Важно соблюсти баланс между развитием национальных технологий и конкурентоспособной позицией России в мире.
Чем «Сколково» отличается от Кремниевой долины
Инновационный центр «Сколково» создавался с оглядкой на Кремниевую долину. В чем особенность последней с инвестиционной точки зрения? В том, что там сотни тысяч людей десятки лет подряд зарабатывают кратные доходности на свои вложения в технологии. Это происходит за счет так называемых экзитов (от англ. exit — выход. — РБК), т.е. продажи ранними инвесторами (бизнес-ангелами, венчурными фондами) своих долей в зрелых стартапах, обычно с хорошей доходностью. В Долине 90% «экзитов» — это покупка стартапа стратегом, еще 10% — IPO (первичное размещение акций на бирже. — РБК). Пока в России нет регулярного рынка «выходов», сложно говорить, что система точно работает. Для того чтобы этот рынок был, должны быть «спрос» (т.е. стратеги и IPO) и «предложение» (т.е. зрелые стартапы).За десять лет работы «Сколково» «предложение» уже сформировалось. У нас почти 3 тыс. стартапов, из которых 10% имеют выручку более 100 млн руб. За последние три года в пять раз выросло число компаний с выручкой более 500 млн руб. Это уже зрелые стартапы, не просто идеи.Сейчас есть дефицит со «спросом»: пока в стране мало стратегов. Стартап получает ранние инвестиции от бизнес-ангелов, потом от какого-нибудь венчурного фонда, а дальше часто ему некуда деваться, его никто не покупает. Это бетонная стена, в которую сейчас упираются стартапы. Деньги инвесторов, положенные в них, зависают, цикл не замкнут. В России приобретением стартапов занимаются три—пять крупных компаний: Mail.ru Group, МТС, Сбербанк. Рынок IPO практически отсутствует. Это структурная проблема российской экономики, которая носит макроэкономический характер. Поэтому многие частные российские инвесторы, олигархи инвестируют в зарубежные венчурные экосистемы — там уже есть ликвидность, «выходы». Важно дозамкнуть инвестиционный цикл, в масштабах России это должны быть десятки «выходов» в год по оценке от $100 млн.
О месте корпораций в развитии рынка инноваций
Во всем мире инновации — это инструмент конкурентной борьбы между корпорациями. Intel, Qualcomm и AMD хотят купить один и тот же стартап, потому что он придумал что-то уникальное, его разработка поможет оторваться от конкурентов. Борьба подогревается тем, что речь о публичных компаниях, их инвесторы быстро оценивают эффект того или иного M&A, учитывая это в общей капитализации. В России многие секторы экономики не являются конкурентными. Они либо монополизированы, либо олигополизированы. Конкуренция в них существует, скорее, в административном поле: кто получит какие-то налоговые льготы, субсидии или крупные заказы от государства, послабления по тем или иным вопросам. В Китае объем инвестиций корпораций в R&D — 1,7% от ВВП, в Германии — 2%, в России — 0,2%. Во многих наших корпорациях пока нет процедур, которые позволят сравнивать стоимость стартапа с тем, сколько нужно потратить на разработку собственного решения. Если ты монополист, тебе не нужны инновации.О роли государства в венчурном бизнесе
У страны огромные планы по цифровой трансформации — это одна из национальных целей развития, включающих кратный рост доли затрат на развитие цифровой экономики в ВВП страны. Бюджет нацпроекта «Цифровая экономика» в 2021–2023 годах составит около 552 млрд руб. Это очень большие деньги. Но для частных инвесторов в стартапы очень важно, как будут расставлены акценты в реализации этих задач, как будет организована поставка технологий на этот рынок.Сейчас часто крупные цифровые государственные проекты отдаются крупнейшим госкомпаниям, часто в неконкурентном режиме. При этом не идет анализ того, что уже сделано частным, венчурным бизнесом в этом секторе. А зачастую сделано очень много. Когда частные инвесторы видят такое, они дают обратный ход — перестают вообще вкладываться в те секторы, куда зашло государство, кто-то сразу списывает уже проведенные инвестиции.К примеру, за последние десять лет появились десятки стартапов, которые занимаются цифровизацией здравоохранения. От записи к врачу онлайн до решений по анализу снимков с использованием искусственного интеллекта. В эти стартапы вложены сотни миллионов долларов частных денег. Но несколько лет назад, когда этот рынок стал заметным в масштабах государства, на него быстро вышли несколько госкомпаний, получив очень сильный доступ к ключевым клиентам. 90% здравоохранения в России — это государство, оно же определяет правила игры по подрядам. Года три назад «Ростех» и «Ростелеком» создали СП для работы на этом рынке, исполнения ключевых контрактов. У нас несколько крупных частных инвесторов, когда увидели такой процесс, дернули «стоп-кран», перестали вообще смотреть на стартапы в цифровизации медицины, многие уже не вернут своих денег.Еще важен «Сбер». Структура имеет такие финансовые и административные ресурсы, что способна с нуля выйти в любой сектор цифровой экономики. И если какой-то стартап из этого сектора не попал в контур «Сбера», не договорился об M&A (а часто больше не с кем и поговорить), то его жизнь на рынке кратно усложнится. В США сейчас обсуждают идею разделения Google и Facebook, поскольку эти компании стали очень большими. То есть даже в этих конкурентных секторах в Долине хотят еще больше повысить конкуренцию.Почему государство принимает решение о монополизации тех или иных секторов цифровой экономики? Потому что это быстро: любая госкомпания может вложить в разы больше денег, чем частный бизнес. Но важно соблюсти баланс скорости и долгосрочной устойчивости. Устойчивость — это когда у вас существуют десятки, сотни, тысячи субъектов экономики, которые постоянно придумывают что-то новое, конкурируют между собой, и так появляются инновации. Когда речь идет о монополии, то можно быстро цифровизировать какой-то сектор экономики, и она сделает это, наверно, неплохо, но дальше может пять—десять лет не заниматься реновацией этих решений, и они станут абсолютным рудиментом. А новых появляться не будет, так как стартапы и инвесторы ушли из этого сектора.Если решать подобные задачи только с помощью государства, то мы остановим рост количества стартапов, привлекательность этого сектора для частных инвесторов. Мы опять столкнемся с проблемой, что люди уезжают в Кремниевую долину, вкладывают деньги в США, Израиле, Европе.О роли госфинансированияЕсть проблема в готовности государственных денег к риску. Многие лучшие стартапы начали опасаться брать госденьги, понимая, что не ясно, как дальше будет контролироваться их использование. В итоге часто эти деньги попадают в стартапы похуже, то есть в те, которые с меньшей вероятностью их вернут. Все это создает негативный отбор.Государство привыкло детально контролировать свои деньги, и это правильно. Но стало понятно, что венчурные деньги тяжело контролировать так же, как деньги на стройку моста или дороги, поэтому был принят обновленный закон «О науке». В конце 2020 года [премьер-министр] Михаил Мишустин подписал подзаконные акты, которые описывают, как этот закон должен работать. Нужны год-два, чтобы этот закон «прошел проверку боем», ушло недоверие, которое сформировалось в последние годы между государственными деньгами, частными инвесторами и стартаперами.Частных денег очень много. К нам приходят люди из сотни Forbes, спрашивают, куда вложиться. Им нужно просто сообщить правила игры, а лучше — сделать их рыночными. Наверное, вообще не нужно увеличивать объем вложений в венчуры. Государство должно заниматься регуляторикой, способствовать привлечению в подобные активы длинных денег — из пенсионных фондов и страховых компаний, открывать рынки и не позволять им монополизироваться и т.д. Если государство будет долгосрочно соблюдать эти договоренности, придет еще больший частный капитал. Во всем мире государственного капитала в венчурных фондах очень мало, тогда как в России это порядка 50%, а в США — 5–10%, в Китае, думаю, 20%.В марте прошлого года [президент России] Владимир Путин поручил вовлечь в российскую венчурную экосистему пенсионные деньги, которые пока по закону запрещено инвестировать в высокорискованные проекты. Вся мировая практика показывает, что для диверсификации длинных денег венчурные инвестиции очень нужны, пенсионные фонды вкладывают в них несколько процентов. Когда наступает кризис и основные рынки падают, венчур обычно растет. Изначально Центробанк занимал позицию, что это достаточно опасный тип активов, сейчас там создана рабочая группа для изменения регуляторной среды. Горизонт пенсионных денег — 10, 20, 30 лет — такой же, как цикл венчурных инвестиций. В мировой практике в венчурных фондах пенсионных и страховых денег — 20–30%, в России — 0.Второе поручение президента по итогам той встречи касалось увеличения вложений корпораций в венчурный рынок. Если говорить о госкомпаниях, то им нужно менять KPI по инновациям. Он должен исчисляться как процент инноваций в выручке, а не размер в расходах, как сейчас. Если вы купили очень инновационный компьютер или какое-то китайское оборудование, это зачтется в расходы на инновации, но не будет означать, что та продукция, которую продаете вы, инновационная.О невостребованности российских разработокВо многом российской экономике еще предстоит перестроиться под те масштабы стартапов, которые в стране уже выросли.Вот показательный пример про крупные инвестиционные сделки, переросшие масштаб локального рынка. В 2019 году было четыре выхода из компаний, выросших из России, но купленных международными крупными фондами или стратегами. Это Luxoft, Nginx (резидент «Сколково»), Veeame и Badoo. Общая сумма этих сделок была $10 млрд. Это больше, чем Россия вообще вложила в венчурный рынок за десять лет. Но в инвестиционные стратегии такого масштаба в России сейчас никто играть не может, ни у кого уже нет таких денег — ни у стратегов, ни у фондов прямых инвестиций. Получается, что в этих компаниях не осталось ни одного российского рубля, они стали полностью иностранными. И плохо не то, что мы потеряли в них акции, а то, что потеряли доступ к этим мозгам и идеям. Для реализации таких инвестиционных стратегий и важен длинный большой капитал, на роль которого хорошо подходит пенсионный.В «Сколково» есть компания «РМТ Электроникс», которая производит системы охлаждения для оптоволоконных лазеров. Это уникальный рынок, в частности, важный для развития 5G (технологии пятого поколения мобильной связи. — РБК). Компания занимает около 15% мирового рынка, 95% ее выручки — экспорт. «РМТ Электроникс» была профондирована венчурными фондами десять лет назад, они искали «выход», привлекли нас. Мы прошлись по большинству потенциальных стратегов из России, кто хоть как-то связан с телекомом или электроникой, но никто не захотел купить компанию. Большинство стратегов интересует только локальный рынок, им не нужны иностранные продажи. В России нет рынка под эти охладители, лазерная отрасль отстала, в итоге эту компанию купили японцы. То есть выращенная за десять лет в России, супервысокотехнологичная компания, которая в том числе пользовалась мерами поддержки институтов развития, никому здесь не пригодилась, ее купили иностранцы, за нее даже борьбы не было, не было торга.Перед нами сейчас важный вызов: строить ли крупных технологических лидеров, ориентированных на глобальный рынок, — русские Qualcomm и Huawei, — кто, в свою очередь, будет способен консолидировать таких ребят, как «РМТ Электроникс», под своим зонтиком.Когда российские стартапы пойдут на биржуПроцесс размещения [акций на бирже] и поддержание листинга — дорогие процедуры. Чтобы выйти на российскую биржу, компания должна иметь хотя бы 10 млрд руб. выручки, на международные — еще больше. В параметрах капитализации это обычно от $500 млн.Сейчас на высокорискованном секторе РИ (рынок инноваций) Московской биржи — 10–20 эмитентов. В том числе в начале этого года там разместилась сколковская компания «Светофор Групп», которая цифровизирует автошколы. Это было маленькое размещение, привлекли 350 млн руб., но для них это был важный шаг в институционализации бизнеса.Важно отстроить систему превращения мелких стартапов в более крупные компании. Это задача, над которой мы сейчас думаем. И те же институты развития должны пересмотреть формат работы, чтобы переориентироваться на другой класс поддержки активов.Я вхожу в совет Московской биржи по инвестициям, мы ставим перед собой задачу кратно увеличить количество IPO технологических компаний на этой площадке в ближайшие три—пять лет. Не буду называть конкретные имена, но у нас есть клиенты, кого уже готовим к бирже. В стране выросло много компаний, у которых выручка уже равна миллиардам рублей. За 2023–2025 годы они достигнут как раз этих 10 млрд руб.Об объединении стартаповКорпорации часто оправдывают свое нежелание инвестировать в стартапы тем, что у последних очень узкие продукты, а компании нужно комплексное решение. Допустим, если кто-то хочет развивать 5G, он идет в [китайскую компанию] Huawei, потому что там предоставят решение под ключ. Крупный бизнес хочет работать с соразмерными себе подрядчиками — это нормально, полностью соответствует мировой практике.Объединение стартапов в одну компанию — это одна из тактик, как мы решаем задачу перехода от миллиардной выручки к 10-миллиардной. В первую очередь смотрим на тех, кто вырос в «Сколково», это примерно половина рынка стартапов в России. Задача — построить игроков с капитализацией примерно $100 млн и за три года увеличить показатель в пять раз. В каких-то случаях, возможно, это будет делаться на государственный капитал, если он согласится быть младшим партнером. Впоследствии кого-то доведем до IPO.Летом 2020 года создали холдинг с японским стратегом Dentsu. В России появилось много мелких и средних стартапов в области цифровизации маркетинга, FMCG, ретейла. Сейчас у нас одновременно идет несколько сделок по покупке стартапов в этот холдинг.Строим подобные холдинги в том числе с ВТБ, осенью 2020 года подписали пакетную сделку. Это будет несколько хай-тек компаний, которые не будут напрямую связаны с банковским бизнесом, но будут его продолжением — большие данные, кибербезопасность и т.д.
Источник: rbc.ru