Доктор экономический наук Ирина Дежина проводила свой первый опрос русскоговорящих ученых, работающих в США, в 1999 г., и с тех пор всегда следила за темой. В статье, написанной специально для Sk.ru, руководитель группы по научной и промышленной политике Сколтеха делится впечатлениями от участия в международной группе экспертов, подготовившей доклад «Развитие сотрудничества с русскоязычной научной диаспорой: опыт, проблемы, перспективы».
Ирина Дежина. Фото Skoltech
Сова: Хочу подарить тебе безвозмездно…
Винни-Пух: - Что-что?
Сова: - Помолчи, Пух!
Винни-Пух: - Извини, я только хотел узнать, без чего?
Сова: Без-воз-мез-дно! То есть даром.
Винни-Пух: - А, даром. Понятно.
(Винни-Пух и день забот)
Тема научной диаспоры, вернее – русскоязычных ученых, уехавших за рубеж – была и остается очень чувствительной и политизированной. «Утечка умов», а значит – вложенных средств, усилий на обучение, знаний и научных навыков – все это активно обсуждалось в стране, и часто – в алармистском, агрессивном тоне. Эта тема имеет много нюансов как со стороны уехавших, так и оставшихся. Тех, кто никуда не уезжал и прошел все годы от «науки в коме» (популярное высказывание периода середины 90-х) до существенного роста бюджетных ассигнований на исследования, обновления оборудования, укрепления связей и надежд, что все, наконец, налаживается. Когда возросло финансирование российской науки и появились программы сотрудничества с диаспорой, то не всеми в российском научном сообществе это было воспринято с симпатией. «Они уехали в трудное для страны время, а теперь хотят помогать, когда у нас появились деньги» - вот квинтэссенция такой позиции. В то же время представители диаспоры, которые начали участвовать в правительственных программах, обнаружили много проблем, о которых открыто заявляли. При этом проблемы были связаны не только с организацией или финансированием науки, но и состоянием научных кадров и уровнем проводимых исследований. Конечно, эта критика также воспринимается неспокойно. Поэтому почти любой аспект взаимодействий надо рассматривать аккуратно и осторожно, как будто имеешь дело с хрустальным сосудом, вернее, с двумя – уехавшими и живущими в России.
Я проводила свой первый опрос русскоговорящих ученых, работающих в США, в 1999 г., и с тех пор всегда следила за темой. Поэтому когда в конце прошлого года меня пригласили возглавить группу экспертов, пишущих доклад о развитии взаимодействий с научной диаспорой, я сразу же согласилась. Эта заметка – о впечатлениях и тех моментах, которые больше всего привлекли мое внимание или удивили.
Начать, наверное, надо с определения. Что это значит – «научная диаспора»?
Это эмигранты из одной страны, активно поддерживающие связи друг с другом (формально или неформально), и со страной, откуда когда-то уехали. То есть это не все русскоязычные ученые, которые работают за рубежом, а только те, кто общается друг с другом именно по принципу языковой и культурной принадлежности. Не случайно RASA, Ассоциация, объединяющая научных работников из бывшего Советского Союза, работающих ныне вне Российской Федерации, - один из инициаторов проекта, - расшифровывает себя как «думаем по-русски[1]. При этом представители диаспоры не оставляют вниманием Россию, приезжают, общаются (профессионально или лично).
Один из вопросов, ответ на который хотелось найти, – зачем им это нужно? Зачем им сотрудничать с Россией? Ведь это в основном состоявшиеся ученые, они устроены и довольно давно живут другой жизнью, а их дети нередко предпочитают говорить не на русском языке.
Второй вопрос – в чем именно им интересно было бы участвовать, если говорить о российской науке и образовании, готовы ли они «помогать Родине», то есть делать что-то безвозмездно?
Моя работа состояла в обработке результатов анкетного опроса русскоязычных ученых, живущих и работающих за рубежом, и затем проведении личных интервью по скайпу с теми, кого я сама выберу по итогам прочтения ответов на вопросы. Анкету мы составили в основном из открытых вопросов. Это значит, что респонденты сами формулировали ответы, либо игнорировали вопрос. В таких вопросах не предполагается вариантов ответов, чтобы не направлять мысли респондентов в определенное русло, сковывая выражение собственных идей. Правда, и обрабатывать такие анкеты намного сложнее.
Пытаясь систематизировать то, что написали респонденты в анкетах, я поняла, что интереснее и, по-видимому, достовернее ответы именно на открытые вопросы, а не те, где можно было просто «галочкой» отметить подходящие (вроде бы) ответы. Характерным в этом смысле было сравнение ответов на два вопроса: в каких делах (мероприятиях, проектах) респонденты хотели бы участвовать в России (открытый вопрос) и что они готовы делать на безвозмездной основе (закрытый вопрос с набором вариантов ответов). Оказалось, что делать что-то бесплатно готово гораздо больше людей, чем работать «за деньги». Это выглядит странно, но результат именно такой. Многие согласны на безвозмездной основе проводить экспертизу проектов, рецензировать статьи, работать в редколлегиях журналов, то есть делать то, что и за рубежом принято выполнять бесплатно. Однако беспрецедентно большое число - более двух третей ответивших на анкету - готовы бесплатно преподавать или участвовать в каких-либо еще формах обучения студентов, аспирантов или постдоков.
На мой взгляд, отчасти такой нелогичный результат отражает именно то, как были составлены вопросы. Когда человек сам формулирует ответ, то задумывается над тем, что написать, гораздо серьезнее, чем когда просто отмечает какие-то из предложенных вариантов.
Тем не менее, факт остается – «помощь Родине» готовы оказывать многие представители диаспоры. И одновременно о том, что в России их привлекает именно хорошая оплата за работу, написали единицы. Разумеется, «денежный вопрос» - всегда чувствительный, о нем не любят говорить открыто, но тем не менее.
Для меня было достаточно неожиданным то, что немало респондентов готово принимать участие не только в научной экспертизе, но и в обсуждении стратегических и прочих документов, которые разрабатывает российское правительство. И я думаю, что интерес этот искренний. Все ученые, с которыми у меня были личные интервью, спрашивали меня о ситуации в российской науке. Они хотели услышать, как там у нас «на самом деле» обстоят дела. Мы обсуждали самые разные вопросы, и было видно, что всем им - не все равно.
И одновременно – всего 6 человек из 150, заполнивших анкету, выразили интерес к тому, чтобы публиковать научные статьи в соавторстве с российскими коллегами.
Это – основной контраст с тем, что ожидают от сотрудничества с диаспорой российские университеты, которые также опрашивались в ходе этого проекта. Для них на первом месте – именно совместные публикации.
Второй контраст – почти треть университетов не ответила на вопрос о том, в каких формах следовало бы продолжать сотрудничество, тогда как большинство представителей диаспоры высказывали свои идеи о возможных проектах в России и для России.
Университеты были ожидаемо аккуратны в своих ответах, но картина проблем взаимодействий с диаспорой, тем не менее, обрисовалась достаточно четко: зарубежные ученые «дорого стоят» (им надо много платить), они проводят мало времени в России и они не понимают российской жизни, наших реалий. Тем не менее, сотрудничество было налажено уже довольно давно - но не формальное, то есть не поддержанное официальными программами. У опрошенных университетов стаж «работы с диаспорой» в среднем вдвое больший, чем время, в течение которого общение стало подкрепляться бюджетным финансированием по разным программам.
К сожалению, исследование практически не коснулось тех, кто не афиширует свою работу с Россией. А ведь хороших ученых, при этом социально не активных – большинство. Было бы интересно больше узнать именно о них – что они думают, что считают правильным, а что – проблемным во взаимодействиях с Россией.
Мы общаемся в основном с «активной частью» диаспоры, и по ним судим о русскоязычных ученых в целом. А это неверно. Даже между организованными группами, объединяющими представителей научной диаспоры, бывают трения, которые порой всплывают в соцсетях и через прочие формы публичного общения. Тем более мнение и взгляды тех, кто не включен в общественную деятельность, может оказаться совсем иным. Таким образом, мы видим какие-то фрагменты того явления, которое называется «русскоязычные ученые, работающие за рубежом», поэтому какие-либо обобщения будут некорректными. Но есть куда двигаться – например, изучить, как научная молодежь, работающая за рубежом, видит свое общение с Россией, как воспринимают идеи о сотрудничестве русскоязычные ученые, работающие в компаниях, и разные другие аспекты. В отличие от многих других, тема диаспоры не исчерпана. Развиваются «старые» и формируются «новые» диаспорные группы и сети, и загадки поведения, общения и взаимопонимания надо разгадывать снова и снова.
[1] http://www.dumaem-po-russki.org/